Ящер, король здешних земель, скользил по ночному болоту, подгоняемый потоком воздуха, и скрежетал зубами.

В костях у него зрело предчувствие. Мощное предчувствие. Он был достаточно стар и мудр, чтобы доверять подобным ощущениям. Сегодня ночью - да, сегодня - он разыщет зверя, которого искал. Там, среди кипарисов и заиленных пойм, где-то между восходом луны и утренней зарей, его дожидался Старый Папа, облаченный в скрюченную зелень. Этой ночью он собирался засвидетельствовать свое почтение Старому Папе, монстру, что перемалывает кости и пожирает плоть; собирался затянуть лассо на его глотке и, воткнув багор в бледное брюхо, пронзить твердое, как пушечное ядро, сердце.

Ящер жевал не зажженную сигару и вел глиссер через море водорослей; ветер сдувал с коричневого лица длинные седые волосы. Свет единственной аккумуляторной лампы, установленной на раму позади сиденья, вспарывал пространство впереди судна, однако Ящер с легкостью отыскал бы дорогу и в темноте. Он знал звуки болота: стрекот, кваканье и шорохи, и знал его запах - затхлый, влажный аромат земли, зажатой между сушей и морем. Ящер странствовал по этому краю и в засуху, и в сезон дождей; знал его, как человек знает свою старую рубашку. И все же, за все эти бесчисленные годы Старый Папа, отыскавший какой-то тайный закуток, так и не пожелал выйти поиграть.

- Ты выйдешь, - проворчал Ящер, и ветер проглотил его слова. - Сегодня ты выйдешь, правда? Так точно, сэр, нынче ты объявишься, и мы с тобой немного потанцуем.

Он повторял эти самые слова каждый вечер, когда покидал побережье и углублялся в болото. Произносить подобное уже стало привычкой, ритуалом... Но сегодня... сегодня он чувствовал: это не пустая болтовня. Он ощущал, как сказанные им слова впиваются в шкуру Старого Папы, словно дротики в древесную кору, и Старый Папа беспокойно шевелится в своей подводной пещере, открывает один красный глаз, и одинокий пузырек воздуха вырывается из огромного, отвратительного рыла.

Слегка надавив морщинистой рукой на рулевой рычаг, Ящер сменил направление. На юго-юго-запад, в душистое и прогорклое сердце топей, где жимолость покрывает гниющие остовы лодок, а лягушки размером с обеденное блюдо поют, словно Джонни Кэш. Некоторые из потонувших суденышек раньше принадлежали друзьям Ящера - другим ящерам, которые бороздили саргассовы моря топей в поисках Старого Папы и обрели здесь вечный покой. Тела их так и не нашли. Ящер знал, где они. Их кишки и хрящ пошли на корм Старому Папе, кровавыми ручьями омыли тело рептилии, чтобы низвергнуться на тридцать футов в черную грязь. Их кости гнили на дне, подобно серым замкам, чьи крепостные стены, неспешно поглощаемые мхом, превращались в бархатистый ил. Ящер знал. Его друзья - старые хвастуны, ублюдки да убийцы - жили за счет болота, и теперь болото возводило на их скелетах новый фундамент.

- Собираюсь немного поплясать, - произнес Ящер и снова подрегулировал рычаг. Воздушный винт ревел за спиной. - И немного порезвится.

Он встретил шестьдесят три лета, и этот знойный август был шестьдесят четвертым по счету. Солнце Флориды закоптило его кожу, покрытую пятнами и веснушками; темно-карие, почти черные, глаза южанина ничего не выражали. Он жил один, хлебал ядовитое виски прямо из самогонного аппарата, играл в нечестивый пятикарточный стад, имел за плечами двух бывших жен, которые и слышать о нем не хотели, и зарабатывал на жизнь шкурами аллигаторов. Он, конечно же, внес и свою лепту в браконьерство, однако аллигаторы все больше свирепствовали во Флориде - и вскоре был объявлен открытый сезон охоты. На прошлой неделе он прочел в газете, что в Сарасоте аллигатор оттяпал три пальца у игрока в гольф, сунувшего руку в куст, чтобы достать мячик. Ящер ничуть не удивился. Аллигаторы охотятся за всем, что движется или чем двигают. Подлые сукины дети. Почти такие же подлые, как он сам. Ну, чтобы убить злобного выродка, считал Ящер, нужен другой злобный выродок.

Легкое нажатие на рычаг заставило глиссер свернуть южнее. Он чувствовал запах жимолости и табака, сладкий привкус дикой хурмы и мускусное благоухание кипариса. А еще в ночном воздухе витал аромат смерти: гниль, плесень и трупный газ из мутных глубин - нечто давным-давно мертвое, угодившее в омут зыбучих песков. Ветер уносил запахи, а старик стрелой мчался дальше, следуя за лучом фонаря. Осталось не слишком далеко - миля или около того.

Топь не пугала Ящера. Это, естественно, не означало, что он вознамерился стать закуской для аллигатора. Вовсе нет. В глиссере он держал два багра, дубинку истыканную торчавшими словно иглы дикобраза гвоздями, двухствольный дробовик, бэнгстик и веревку. А также приличный запас еды, воды и бензина. Болото - хитрый зверь, оно усыпляет тебя, заманивает в ложные протоки и выблевывает полосу грязи под киль твоей лодки, когда ты думаешь, что внизу шесть футов воды. Паника здесь означает смерть. В туристический сезон Ящер зарабатывал немного лишних денег, показывая салагам-новичкам окрестности. Его всегда изумляла изнеженность туристов, их избалованность и чистота. Когда охотник приводил сюда зевак, то почти слышал, как болото жадно облизывается, и поэтому он всегда придерживался только широких, проверенных каналов, показывал молокососам несколько змей, оленей и прочей ерунды, а затем живо вез их обратно. Они думали, что видели топь - Ящер же просто улыбался и брал у них деньги.
Семинолы... Ну, собственно, это племя сказочников. Если вы уговорите Ящера, тот отведет вас к себе домой, в небольшую деревушку, и от рассказов семинола курчавые волосы станут прямыми. Например, он расскажет легенду о Старом Папе, аллигаторе-призраке, которого не способен убить простой смертный, и лишь Бог может сразить чудовище. Или о том, что Старый Папа спустился в сердце болот на молнии, и любой, кто отправиться искать его, в конце концов превратится в кучу дерьма аллигатора.

В это Ящер почти верил. Слишком уж много его друзей пришли сюда, но не вернулись обратно. О да, у болота были зубы. Оно сожрет и не подавиться. Затянет в свои черные недра. Что есть - то есть.

Он сбавил скорость. Фонарь высветил зеленую трясину впереди: огромные листья кувшинок и переливчато искрившуюся изумрудную ряску. Воздух был тяжелым, влажным и едким от испарений. Туман стелился над водой, и в этом тумане тлели красные рубины - глаза аллигаторов, следившие за его приближением. Когда глиссер подходил ближе, головы рептилий погружались с вязким хлююююпающим звуком, чтобы снова появиться в пенистом следе за кормой. Преодолев еще около сотни ярдов, Ящер вырубил пропеллер, и глиссер бесшумно поплыл сквозь мглу.

Он закурил сигару, выпустив облачко дыма, а затем достал веревку и стал завязывать на ней скользящую петлю. Глиссер скользил по листьям кувшинок, заставляя лягушек с кваканьем спасаться бегством. Сразу после участка с кувшинками начиналось более глубокое русло, пролегавшее между зарослями камыша. У границы этой протоки Ящер и бросил за борт якорь - заполненный бетоном резиновый сапог. Глиссер замер в камышовых дебрях на краю глубокого канала.

Охотник закончил возиться с веревкой и, опробовав петлю несколько раз, убедился в ее прочности. Затем он взял металлический бидон, открыл его и, зачерпнув оттуда куски окровавленной конины, насадил их на крупный зубец, подвешенный к концу цепи, которая, в свою очередь, крепилась к металлической раме пропеллера и была снабжена небольшим колокольчиком. Он швырнул цепь с приманкой в камыши, а затем, погасив свет и положив под рукой багор и лассо, устроился на сиденье, попыхивая "Белой совой".

Он смотрел на звезды. Белый полумесяц карабкался на небо. Вдалеке, в направлении Майами, на небе полыхало зарево. Ящер ощущал в ночном воздухе электричество. Кожу на голове покалывало, а волоски на тыльной стороне жилистых, покрытых татуировками рук вставали дыбом. Он весил около ста шестидесяти фунтов при росте всего пять футов семь дюймов, однако по силе сравнился бы с полузащитником "Дельфинов"; плечи охотника бугрились мускулами. Ящер совершенно не походил на какого-нибудь старого добродушного дедулю. Он проводил взглядом падающую звезду - алую жилку, плевавшую искрами. Ночь пульсировала. Он чувствовал это, словно удары могучего сердца. Где-то справа раздался взволнованный визг ночной птицы, и аллигатор подал голос, похожий на звук контрабаса. Сегодня топь бурлила. Тучи москитов вились у лица Ящера, но жир и зола, которыми он натер кожу, защищали от укусов. Вновь возникло то самое могучее чувство, что посетило его, когда он готовился покинуть побережье: нынче ночью должно что-то случиться, что-то необычное. Болото знало это, а значит и Ящер знал. Возможно, Старый Папа выполз поохотиться, злой и голодный. Возможно. Год назад Лэйни Аллен видел Старого Папу здесь, в этом вот канале. Большие аллигатор плавали по протоке, подобно субмаринам, спокойные на глубине - яростные на поверхности. Лэйни Аллен - упокой, Господь, его душу - сказал, что самый крупный из аллигаторов выглядел жалко на фоне Старого Папы. Сказал, что глаза Старого Папы светились в темноте, словно фары кадиллака, а его эбонитово-зеленая шкура была такой толстой, что на ней пустил корни кипарис. Волна, поднятая Старым Папой, могла бы потопить глиссер, утверждал Лэйни, и от зубастого рыла до клиновидного хвоста Старый Папа походил на плывший по каналу остроф.
Лэйни и Ти-Берд Стоукс отправились сюда в апреле, вооруженные дробовиками, винтовками и несколькими связками динамита, чтобы выкурить Старого Папу из потайного логова. В мае семинол нашел то, что осталось от их глиссера: воздушный винт да часть расколотой кормы.

Колокольчик зазвенел, и Ящер ощутил покачивание лодки, когда аллигатор заглотил наживку.

Сжимая в зубах окурок сигары, он снял с держателя позади сиденья мощный фонарь и зажег его. Взбивая воду, аллигатор крутился на конце цепи, точно волчок. Луч фонаря нашарил его в камышах. Это оказался не слишком тяжелый молодой аллигатор около четырех футов длиной, однако взбешенный, словно низвергнутый в ад Люцифер, и готовый к драке. Ящер слез со своего насеста, надел перчатки из воловьей кожи, и стал наблюдать, как аллигатор сражается с вонзившимися ему в челюсти зубцами. Хвост зверя лупил из стороны в сторону, и в человека летели хлопья пены и брызги черной грязи. С этим Ящер ничего поделать не мог. Хотя он и аллигатор всегда находились на противоположных концах цепи, охотник находил дикую красоту в пилообразном оскале, в красных, пылающих глазах и в бьющемся, покрытом тиной теле. Но деньги ему нравились больше, и шкуры аллигаторов помогали сводить концы с концами. Так тому, значит, и быть. Ящер подождал, пока аллигатор не вскинет голову на поверхность и не попытается стряхнуть зубья, а затем метнул лассо.

Его глазомер, рожденный из богатого опыта, не подвел и сейчас. Он заарканил глотку аллигатора и подтянул зверя поближе - мышцы вздулись на его руках, а лодка ходила ходуном. Потом он схватил багор и, когда аллигатор вновь стал крутиться вокруг своей оси в серой вспененной воде, проткнул его белесое брюхо. Кровь распустилась алым цветком - удар пришелся прямо в сердце. Однако аллигатор с упорной решимостью продолжал сражаться, пока Ящер несколько раз не саданул ему по черепу шипастой дубинкой, пронзив мозг. Аллигатор испустил дух, дернувшись последний раз и подняв в воздух фонтан воды высотой в десять футов. Глаза доисторического зверя закатились, и Ящер взволок труп на борт судна. Он еще разок крепко заехал твари по голове, зная, что аллигаторы иногда прикидываются мертвыми, чтобы успеть оттяпать руку или ногу. Этот бедолага, впрочем, ушел не ерепенясь. Ящер отсоединил цепь от зубцов, которые впились так глубоко, что позже их придется выдирать плоскогубцами. У него была целая картонная коробка запасных, поэтому он закрепил на цепи новые, наживил конину и бросил приманку за борт.

Охотник снял лассо с кровоточащей, воняющей болотом туши, выключил фонарь и снова устроился на сиденье.
В этом заключался смысл его жизни.

Прошел час, и наживку вновь заглотили. Следующий аллигатор был больше первого и тяжелее, но не такой подвижный. У него недоставало одной лапы - судя по всему, лишился в драке. Ящер подтащил зверя поближе, отдохнул, а после воспользовался лассо и багром. Наконец аллигатор улегся на дне глиссера рядом с первой тушей; легкие хищника шумели, как паровоз, медленно сбавляя ход.

Ящер ждал. Его лицо и руки лоснились от пота и липкой грязи.

Его поражало, что эти создания никогда не менялись. Мир облетел вокруг солнца миллион раз - сто раз по миллиону раз - а аллигаторы оставались прежними. Закопавшись в ил, обитали они в своих тайных болотных пещерах; их крепкие тела идеально подходили для такой жизни. Они спали и кормились, кормились и размножались, спали и кормились - это и был цикл их существования. Ящер думал, как же это странно: над болотом летают реактивные самолеты, по шоссе, всего в нескольких милях отсюда, несутся скоростные автомобили, и в то же время в грязи возятся и пресмыкаются динозавры. Вот кем они, несомненно, были. Последними в своем роде динозавры.

Ящер смотрел на падающие звезды, сжимая во рту потухшую сигару. Руки покрылись пупырышками. Некая сила витала в ночи. Что же это? Что-то назревало, что-то непохожее на все предыдущие ночи. Топь тоже чувствовала неладное, и выражала удивление на своем многоголосом
языке: криками птиц, ворчанием аллигаторов, кваканьем лягушек и свистом. Так что же это?
"Старый Папа", - понял Ящер. - "Старый Папа в пути".

Луна катилась по небу. Ящер вытащил приманку - на ней обнаружилась мокассиновая змея - поднял якорь и, отталкиваясь багром, направил лодку сквозь заросли. Глубина была примерно футов пять, но ближе к протоке дно понизилось до двенадцати футов или больше. Он отыскал, как ему казалось, подходящее местечко рядом с кипарисовой рощицей, где одно упавшее дерево, облепленное желтыми крабами, под углом уходило в трясину. Он снова бросил якорь, закинул цепь с приманкой и, забравшись на сиденье, уселся там, размышляя и прислушиваясь.

Болото говорило с ним. Что оно пыталось сказать?

Минут десять спустя колокольчик звякнул.

Вода впенилась и забурлила. "Здоровенный!", - подумал Ящер.

- Немного потанцуем! - сказал он и включил фонарь.

Это был крупный аллигатор, но не Старый Папа. Зверюга семи футов длиной и весом, наверное, фунтов четыреста. Предстояло попотеть, прежде чем удалось бы уложить его в лодку. Глаза твари вспыхивали в лучах света, точно кометы, челюсти щелкали в попытках избавиться от крючьев. Ящер дождался удобного момента и бросил веревку. Она захлестнулась вокруг морды аллигатора, заставив пасть захлопнуться. Ящер потянул, однако ублюдок попался не из слабых и ни в какую не желал приближаться. "Осторожно, осторожненько", - думал охотник. Стоит только утратить точку опоры - и окажешься за бортом. Упаси, Господь, от подобного. Он держал багор наготове, мускулы на плечах и спине трещали от натуги, впрочем, охотник уже понял, что на сей раз придется воспользоваться дробовиком.
Он как раз тянулся за двустволкой, когда почувствовал, что глиссер приподнялся под напором волны.

Ящер потерял равновесие и оказался в опасной близости от того, чтобы подскользнуться, однако резиновые подошвы сапог, удержались на мокрой палубе. Внезапность произошедшего удивила его, как никогда в жизни. А потом он увидел, что аллигатор на конце цепи рванулся вверх и чуть было не выскочил из вспененной воды. Если глаза аллигатора могли выражать ужас, то именно это Ящер и наблюдал.

Аллигатор вздрогнул. Раздался треск, словно падало срубленное дерево. Вокруг тела рептилии вскипела окровавленная вода. Но не только она: в следующую секунду Ящер увидел, как из живота аллигатора вываливаются тягучие кольца темно-зеленого кишечника. Зверюгу потащило вглубь с такой силой, что веревка и цепь затрещали от натуги; колокольчик бешено трезвонил. Ящер выронил фонарь. Он нащупывал его между тушами аллигаторов, а веревка жгла ему руку сквозь толстую перчатку. Глиссер вновь приподнялся - и с чудовищным плеском обрушился вниз; Ящер упал на колени. Он услышал кошмарный хруст - звуки сминаемых костей.

Очень быстро все прекратилось.

Дрожа, охотник поднялся на ноги. Глиссер покачивался, покачивался, покачивался... точно колыбель на воде. Он отыскал фонарь и осветил зверя на конце цепи.

Ящер учащенно дышал, во рту пересохло, как в Сахаре.

Аллигатор сделался меньше. Большая часть тела была оторвана, кишки и сгустки крови расплывались вокруг уродливой раны.

"Половину оттяпал", - подумал Ящер, волна чистого ужаса накрыла его с головой. - "Кто-то снизу загрыз его..."
- Боже милостивый и всемогущий, - прошептал он и выпустил веревку.

Искромсанный аллигатор плавал на конце цепи, его внутренности все еще вяло выползали наружу. На стволе поваленного дерева крабы в предвкушении трапезы карабкались друг на друга.

Ящер вдруг осознал, как же он далеко от дома.

Что-то приближалось. Он услышал, как нечто разводит камыши в стороны на краю глубокой протоки. Услышал бурление воды вокруг гигантского тела и чавканье грязи под лапами. Старый Папа. Старый Папа, восставший из сердца болот. Старый Папа, злой и голодный. Возвращавшийся к останкам аллигатора, что болтались на цепи.
Ящер частенько слыхал о людях, блеявших от страха. И слабо представлял, на что это похоже. Вплоть до этой минуты. Это и вправду оказалось блеяние. Словно орала ошалевшая овца, которой вот-вот размажут башку молотком.
Он повернулся к двигателю глиссера, нажал кнопку стартера и потянулся к дросселю рядом с сиденьем. Как только он дал немного газу, воздушный винт заскрежетал о раму, погнутую Старым Папой, когда тот с невероятной силой дергал цепь. Пропеллер высек целый фейерверк искр и смялся, точно мокрый картон. Глиссер круто развернуло, и двигатель взорвался; Ящер упал на грубые шкуры мертвых аллигаторов, выпустив фонарь. Он поднял взгляд - по его подбородку стекала грязь - и узрел нечто огромное и темное, вырастающее на фоне ночного неба.

Болотная вода струилась по бронированным бокам Старого Папы. Ящер увидел, что Лэйни говорил правду: корни, сорная трава и камыши росли на черно-зеленых пластинах, и это еще не все... Змеи ползали в трещинах, а на кожистых гребнях кишели крабы. Ящер отпрянул. Однако отступать он мог, только к противоположному борту, а этого было ой как недостаточно. Он стоял на коленях, словно кающийся грешник, молящий о милосердии у алтаря Старого Папы. Он увидел, как что-то - чешуйчатая лапа, щупальце, не пойми что - скользнуло вниз и сграбастало голову пойманного аллигатора. Старый Папа вытащил из воды исковерканную тушу, и, когда цепь снова зазвенела от натуги, глиссер начал поворачиваться.

Через несколько секунд Ящеру предстояло оказаться по уши в дерьме. Охотник понимал это, и понимал, что, так или иначе, он уже покойник. Он протянул руку, нащупал дробовик и пальнул в Старого Папу из одного ствола.
Вспышка оранжевого пламени высветила блестящие зубы и желтые бельма, угнездившиеся под массивным лбом, который облепила сотня крабов, как ракушки - древнюю пристань. Старый Папа издал утробный хрип, стовно церковный орган взял низкую ноту, и тогда Ящер понял.

Старый Папа не был аллигатором.

Останки рептилии отправился в пасть Старого Папы, и зубы с треском сомкнулись. Ящер выстрелил из второго ствола, и в ту же секунду глиссер перевернулся; охотник очутился в бурлящей воде менее чем в пятнадцати футах от монстра.

Его сапоги увязли в иле. Водонепроницаемый фонарик покачивался на волнах. Змеи корчились возле работающих челюстей Старого Папы, а Ящер попытался вскарабкаться на ствол затонувшего дерева.

Что-то слизкое и эластичное захлестнулось вокруг грудной клетки человека. Он закричал, когда его потянуло из воды. "Старый Папа захотел добавки", - понял он. Рядом с собой охотник обнаружил кое-какой предмет и вцепился в него мертвой хваткой. Когда его поднесло к раззявленной пасти, он ощутил вонючее дыхание твари (кровь и болото), и услышал шипение змей, льнувших к шишковатым губам монстра. Ящер увидел блестящий глаз, отражавший сияние серповидной луны. В этот глаз он и ткнул тем, что держал в руках. Бэнгстик выстрелил.

Глаз лопнул, и студенистая слизь брызнула на Ящера. Старый Папа взревел, словно хлопала в ладоши сама смерть, и конечность, державшая человека, ослабла. Ящер кубарем полетел в воду. Вынырнул, задыхаясь и отплевываясь, и ради собственной жизни наполовину побежал, наполовину поплыл сквозь качавшиеся камыши.

Старый Папа гнался за ним. Не нужно было иметь глаза на затылке, чтобы понять это. Чем бы эта мразь ни была, она жаждала его мяса и костей. Он слышал звуки погони: кошмарный плеск воды и чавканье грязи. Ящера объяли паника и безумие - два сиамских близнеца раздирающие мозг. Немножко потанцуем! Немножко порезвимся! Он угодил в яму и полетел вверх тормашками, с трудом поднялся и заставил себя двигаться дальше. Старый Папа - болотный бог, король аллигаторов - нависал над ним, словно движущаяся скала, и змеи с крабами градом сыпались вокруг Ящера.
Он выбрался из тростника на заиленную пойму. Горячее дыхание обдало сверху, а затем та эластичная штуковина, словно язык лягушки, оплела ему талию. У охотника перехватило дыхание, когда его подняло в воздух и, вращая, потянуло к блестящим, острым, как бритва, зубам.

Ящер не дожил бы до шестидесяти четырех лет, если бы сдавался без боя. Он боролся с липкой и влажной конечностью, сжимавшей его. Лупил кулаками, пинал ногами, вопил и извивался. Старый Папа держал крепко и единственным глазом наблюдал за беснующимся перед ним охотником - так человек может смотреть на муху, угодившую в липкую ловушку.

Он попался. Чудовище понимало, что он попался. Ящер еще не в конец сбрендил, чтобы не сознавать этого. И все же, он продолжал бороться со зверем, продолжал орать и неистовствовать, а Старый Папа изучал его, слегка наклонив набок свою огромную заскорузлую голову; вода струилась по глубоким трещинам на уродливой роже.

Сверкнула молния. Но грома не было. Ящер услыхал пронзительный вой. От разлившегося в воздухе электричества начало покалывать и пощипывать кожу, а мокрые волосы заплясали на голове.

Старый Папа вновь заворчал. Очередной разряд молнии - на этот раз ближе.

Мерзкая тварь ослабила хватку, и Ящер, словно бесполезные объедки, плюхнулся в ил.

Старый Папа, задрав голову, изучал звездное небо.

Серп луны по спирали спускался на землю. Ящер наблюдал за ним, сердце громко бухало в груди, а руки и ноги вязли в трясине. Полумесяц стрелял прожилками синих молний, словно ощупывая болото внизу. Медленно, неспешно, приближался он к Старому Папе, а монстр воздел когтистые лапы, и над топями разнесся громогласный вой, будто заиграла тысяча труб.

Ящер подумал, что подобный крик могло бы издавать потерявшееся вдали от дома существо.

Полумесяц - нет, не луна, а блестевший металлом силуэт - теперь висел почти над самой головой. Оглушительно визжа, объект парил над созданием, что носило имя Старого Папы, и Ящер наблюдал, как вокруг зверя пляшут молнии, словно это взмахи приветственных знамен.

"Немножко потанцуем", - подумал он. - "Немножко порезвимся".

Старый Папа заурчал. Кряжистое тело тряслось, как у ребенка в предвкушении дня рождения. А потом голова Старого Папы повернулась, и единственный глаз вперился в Ящера.

Электричество струилось по волосам охотника, бежало по костям и сухожилиям. Его словно подключили к розетке неизвестной конструкции, пломбы во рту искрились болью. У охотника перехватило дыхание, когда Старый Папа шагнул в его сторону, погрузив в ил древнюю, гротескную лапу.

Нечто - щупальце, третья рука, да что угодно - вылезло из груди Старого Папы. Конечность зачерпнула грязи и окрасила ею лицо человека, словно оставило родовое клеймо. Прикосновение было липким и грубым, в ноздри ударила вонь болота и рептилий.

Затем Старый Папа обратил морду к металлическому полумесяцу и поднял лапы. Молнии полыхали и трещали над поймами. Птицы кричали на деревьях, и беспокойно ревели аллигаторы.

Ящер зажмурился, ослепленный невыносимо ярким светом.

И когда двумя секундами позднее сияние угасло, оказалось, что молнии забрали с собой и Старого Папу.
Аппарат возносился в небеса. Медленно, неторопливо... Затем он увеличил скорость и, мелькнув размытой полосой, исчез; над объятым какофонией болотом остался висеть лишь один лунный серп.

"Семинолы оказались правы", - подумал Ящер. - "Попали в самую точку. Старый Папа явился в болото верхом на молниях, и домой отправился точно таким же образом".

Что бы это ни значило.

Некоторое время охотник отдыхал, лежа в грязи своих владений.

Незадолго до рассвета он заставил себя подняться, и обнаружил обломок глиссера, плававший поодаль от илистой поймы. Разыскав также один из своих багров, он улегся на расколотые останки судна и начал проталкиваться сквозь изломанные камыши к далекому берегу. Болото пело вокруг, когда Ящер полз на брюхе домой.

Перевод Е. Лебедева