11:28
Чем пугали «десятые»: 10 трендов современных фильмов ужасовУже не первый год фильмы ужасов теснят в мировом прокате комедии, блокбастеры и знаковые франшизы. Сегодня люди по всему миру засматриваются малобюджетными хоррорами вроде австралийского «Бабадука», а сиквел крайне успешного «Заклятия» собирает даже больше своего предшественника, пока в независимом кино такие ленты, как «Ведьма», «Глаза моей матери» или недавний британский инди-хит «В тени» получают высочайшие оценки критиков и колесят по международным кинофестивалям под дружные аплодисменты. Проще говоря, хоррор переживает свой ренессанс на наших глазах, оставаясь самым плодовитым и остро реагирующим на резкие изменения действительности сегментом киноиндустрии. Рассказываем о тенденциях в хоррорах последних лет и чем они запомнятся зрителям.
Мода на ремейки, конечно, возникла еще в 2000-е, но в 2010-е она не только сохранилась, но и достигла новых высот. Во-первых, речь идет теперь о растущей популярности ребутов, то есть перезапусков отдельных фильмов и франшиз, не обязательно связанных — даже символически — с прошлым. Во-вторых, наметилась тенденция снимать прямые сиквелы к классике жанра: стоит вспомнить хотя бы вышедшее в 2013-м продолжение самой первой «Техасской резни бензопилой», и снятый в 2018-м сиквел карпентеровского «Хэллоуина», равно как и появившийся в 2016-м новый фильм Адама Вингарда про ведьму из Блэр. Вопрос о том, стоит ли через десятки лет снимать — в совершенно иных исторических условиях для жанра и кинематографа вообще — такого рода сиквелы, остается пока что открытым: новые главы во франшизах про блэрскую ведьму и маньяков из Техаса хоть и не стали коммерческими провалами, все же принесли довольно скромные прокатные результаты, зато обновленный «Хэллоуин» стал хитом, и, разумеется, должен в 2020-х получить аж два продолжения.
Хотя истоки found footage лежат в невероятном кассовом успехе первой «Ведьмы из Блэр» в далеком 1999-м, только в 2010-х формат «найденных пленок» (равно как и близкая ему псевдодокументалистика) стал одним из самых популярных в хорроре. Способствовали этому два фактора: сначала — выход в 2009-м первой части «Паранормального явления», ключевой франшизы в этом поджанре фильмов ужасов, задавшей образец для последующих авторов; а затем — крайне низкие затраты на съемки, что (при надлежащем таланте) можно использовать для придания дополнительной аутентичности происходящему на экране. После успеха фильма Орена Пели в 2010-е кинотеатры буквально заполонили разнообразные хорроры, выполненные в технике «найденных пленок», от бесконечных сиквелов того же «Паранормального явления» до антологий вроде «З/Л/О» (2012) и десктоп-хорроров «Убрать из друзей» (2014) и «Открытые окна» (2016). Только к концу десятилетия этот поток, кажется, начинает иссякать, хотя это впечатление может оказаться обманчивым.
Фильмы ужасов, подобно фантастике, всегда чутко реагировали на изменения в общественном сознании, и отражали — или предвосхищали — массовые страхи. В 2010-х эта их функция стала особенно важной и заметной, во многом в связи с приходом к власти в США Дональда Трампа, и ясно обозначившимся в американском обществе расколом. Наиболее известным политическим хоррором последних лет можно считать франшизу «Судная ночь» (2013-2018), которая содержит вполне отчетливый социальный комментарий относительно происходящих в США дебатов вокруг проблем преступности и неравенства. Но помимо Джеймса ДеМонако в жанре есть и другие, не менее знаковые авторы, работающие с актуальной политической повесткой — такие как Джордан Пил, снискавший славу после выхода дебютного же фильма «Прочь» (2017), и закрепивший популярность с релизом в 2019-м многослойной хоррор-сказкой «Мы», не только ставшей кассовым хитом, но собравшей лестные отзывы большинства критиков.
В 1990-е главными хоррор-сериалами на ТВ были «Секретные материалы» и «Байки из склепа», а вот в 2000-е сколь-нибудь выдающихся представителей жанра на телеэкранах, за редчайшими исключениями вроде «Мастеров ужаса», не наблюдалось: все внимание приковал к себе «Остаться в живых», который намного ближе к фантастике, чем к хоррору. Но в 2011-м вышел первый сезон «Американской истории ужасов» — и все переменилось. Райан Мэрфи вместе с Брэдом Фэлчаком смогли создать — теперь это очевидно — самый успешный хоррор-сериал уходящего десятилетия, и именно их проект стал прорывным для телевизонного хоррора, значительно снизив скепсис насчет жанра у максимально широкой аудитории. Да, в 2010-м вышел первый сезон «Ходячих мертвецов», второго самого долгоиграющего хоррор-сериала последних лет, но этот проект стоит рассматривать в более узком контексте: он продемонстрировал возможность органичного соединения зомби-хоррора и драмы, в то время как «Американская история ужасов» с годами превратилась в настоящую энциклопедию жанра, собрав и обыграв миллионы клише и штампов, возвышая их до инструментов, с помощью которых возможна рефлексия над самыми разными формами страха.
Расцвет новых жанровых франшиз в 2010-е, систематически эксплуатирующих классические приемы вроде джампскейров и заполненных CGI-монстрами, к середине декады нашел себе противовес в виде феномена так называемых «слоубернеров» — медленных, построенных на тщательно нагнетаемом саспенсе, фильмов, где в центре внимания находятся персонажи и их взаимоотношения, а не блуждания по домам с привидениями или разборки молодежи с очередным маньяком-убийцей в маске. Флагманом слоубернеров можно считать студию А24, выпустившую такие знаковые хорроры 2010-х как «Реинкарнация», «Убийство священного оленя» и «Оно приходит ночью». Но и помимо них по разряду слоубернеров проходит немало достойных фильмов, вроде «Приглашения», «Суспирии», «Мэнди» или «Солнцестояния», которые стали не только фестивальными хитами в Сандэнсе, Торонто или Ситжесе, но и встретили широкое одобрение среди критиков, заговоривших об особом виде «умного хоррора».
Этот тренд — хоть и в значительной степени условный (Стивен Кинг никуда не исчезал из жанра в 2000-е) — все же очевидно присутствует в 2010-х, так что игнорировать его никак нельзя. Прошедшее десятилетие ознаменовалось резким всплеском интереса к творчеству «короля ужасов», и речь идет не только о ремейках классики вроде «Телекинеза» (2013) или «Кладбища домашних животных» (2019), но о масштабном возрождении Стивена Кинга как важнейшего поставщика жанровых сюжетов для хоррор-кинематографа и — что сейчас особенно важно — телевидения. Центральным событием этого возрождения можно признать выход «Оно» (2017). Фильм стал самым кассовым хоррором в истории и многими считается одной из лучших экранизаций Кинга вообще. Но, помимо фильмов Энди Мускетти, стоит отметить и тот факт, что именно в 2010-е по работам Кинга начали массово снимать сериалы: здесь и «Под куполом», и «Мистер Мерседес», и готовящийся к выходу «Чужак», а также вдохновленные кинговскими произведениями «Калейдоскоп ужасов» и «Касл-Рок». Наконец, продолжали выходить новые экранизации классика — вроде нетфликсовских «Игры Джеральда» (2018) и «1922» (2017), как и студийных провалов «Доктор Сон» (2019) и «Темной Башни» (2017).
Австралиец Джеймс Ван — режиссер, прославившийся еще в 2000-е за счет, прежде всего, своей «Пилы», запустившей самую известную хоррор-франшизу нулевых. Но в 2010-х он превзошел сам себя, заложив основы для еще двух чрезвычайно коммерчески успешных франшиз. Первой из них стал «Астрал» (2011-2018), на данный момент насчитывающий три сиквела и в очередной раз продемонстрировавший, как можно снять хоррор-хит при минимальном бюджете. А вот вторая франшиза, начавшаяся с «Заклятия» (2013) стала, как представляется, вершиной влияния Вана на жанр, по крайней мере — в настоящее время: за шесть лет в рамках «Вселенной Заклятия» сняли уже под десяток фильмов, включая сиквелы и спин-оффы. Причем, в отличие от «Астрала», съемочный процесс пока что не думает прерываться: на 2020-й запланировал выход очередной части «Заклятия», а сам Ван, пожиная плоды успеха в качестве мейнстримного режиссера (снявшего «Аквамена» и седьмой «Форсаж»), готовит к выходу новую жанровую работу. Можно без преувеличения сказать, что типичный хоррор 2010-х — это фильм, созданный в значительной степени по лекалам, впервые предложенным Ваном; другое дело, насколько последующим авторам хватало такта, чтобы корректно воспроизводить его схемы.
Если и есть в 2010-х одна киностудия, которую можно назвать трендсеттером, то это — Blumhouse Productions. Детище продюсера Джейсона Блума стоит буквально за каждым вторым значимым релизом в хорроре уходящего десятилетия, от «Астрала» и «Синистера» через «Судную ночь» — и до «Прочь» с «Хэллоуином». Изначальный подход Блума был предельно прост: максимальная творческая свобода для перспективных режиссеров, при минимальном бюджете. Такая стратегия начала давать плоды с прорывом «Паранормального явления» (производственный бюджет около 15 тысяч долларов при сборах под 200 миллионов), послужившим стартовой площадкой для последующих успехов вроде «Астрала» (1,5 миллиона бюджета при сборах в 193 миллиона долларов) и «Уиджи: Доска Дьявола» (около 10 миллионов и свыше 100 миллионов долларов соответственно). Именно под эгидой Blumhouse были созданы почти все хорроры, определившие облик жанра в 2010-е, нравится это кому-то или нет — и компания мистера Блума не собирается останавливаться на достигнутом.
В июле 2017-го в The Guardian вышла статья, в которой описывался особый вид фильмов ужасов. Он был обозначен как «пост-хоррор»: поджанр, формально причисляемый к фильмам ужасов, но работающий со зрителем более тонкими методами, и в целом сближающийся скорее с драмой, чем с привычными «пугалками». Хотя сам термин вряд ли можно считать удачным, статья описывает заметный в 2010-х тренд на интеллектуализацию хоррора, связанный и с расцветом слоубернеров, и с политизацией жанра, и с возросшим влиянием на него инди-постановщиков вроде Ари Астера — «Реинкарнация» и «Солнцестояние», 2018-2019 годы соответственно, Роберта Эггерса — «Ведьма» (2015) и «Маяк» (2019) и Дэвида Роберта Митчелла — «Оно» (2014), заигрывающих с жанровыми конвенциями. Вышедшая в 2018-м «Суспирия» Луки Гуаданьино, формально будучи ремейком классического джалло Дарио Ардженто, была воспринята как развернутое высказывание о европейской истории, памяти и забвении, а также феминности и сексуальности. «Оно приходит ночью» (2017) Трея Эдварда Шульца, о котором как раз шла речь в упомянутой выше газетной статье, хотя и выполнена в постапокалиптическом сеттинге, работает в большей степени как драма о человеческой изоляции и паранойе, чем как традиционный хоррор о неизвестном вирусе, убивающем горстку выживших. Хотя интеллектуальный, затрагивающий глубинные вопросы человеческого бытия хоррор был всегда (все будто забыли существование «Изгоняющего дьявола»), уходящее десятилетие отмечено резким ростом числа подобных фильмов, и вообще пересмотром отношения к хоррору как к «низкому жанру», недостойному серьезного анализа.
Любой жанр, достигнув определенной точки в развитии, обретает способность к саморефлексии. Хоррор здесь не исключение. Нельзя сказать, что ироническая дистанция по отношению к собственным приемам возникла лишь у тех фильмов ужасов, которые вышли в 2010-е. Тот же «Крик» (1996) продемонстрировал как можно снять хоррор, пародирующий хоррор, но не превращающийся в пародию. А еще раньше были седьмая часть «Кошмара на улице Вязов» (1994) и «Возвращение в школу ужасов» (1987), в разных контекстах обыгрывающие жанровые тропы. И все же 2010-е отмечены всемерным проникновением иронического, даже ностальгического, в страшное, причем в совершенно различных видах фильмов ужасов. Образцовым мета-хоррором можно считать «Хижину в лесу» (2011) Дрю Годдарда — уникальный по масштабности и последовательности эксперимент, призванный закрыть жанр в том виде, в каком он знаком подавляющему большинству фанатов. Но и кроме него в 2010-х регулярно возникают постмодернистские хорроры разной степени талантливости, от «Наказания» (2011) до «Последних девушек» (2015), хотя наивысшей точки своего развития мета-хоррор достиг все же на телевидении — все в той же «Американской истории ужасов», а также, в несколько иной форме, в «Очень странных делах» и «Королевах крика».
Ремейки и ребуты
Мода на ремейки, конечно, возникла еще в 2000-е, но в 2010-е она не только сохранилась, но и достигла новых высот. Во-первых, речь идет теперь о растущей популярности ребутов, то есть перезапусков отдельных фильмов и франшиз, не обязательно связанных — даже символически — с прошлым. Во-вторых, наметилась тенденция снимать прямые сиквелы к классике жанра: стоит вспомнить хотя бы вышедшее в 2013-м продолжение самой первой «Техасской резни бензопилой», и снятый в 2018-м сиквел карпентеровского «Хэллоуина», равно как и появившийся в 2016-м новый фильм Адама Вингарда про ведьму из Блэр. Вопрос о том, стоит ли через десятки лет снимать — в совершенно иных исторических условиях для жанра и кинематографа вообще — такого рода сиквелы, остается пока что открытым: новые главы во франшизах про блэрскую ведьму и маньяков из Техаса хоть и не стали коммерческими провалами, все же принесли довольно скромные прокатные результаты, зато обновленный «Хэллоуин» стал хитом, и, разумеется, должен в 2020-х получить аж два продолжения.
«Найденные пленки»
Хотя истоки found footage лежат в невероятном кассовом успехе первой «Ведьмы из Блэр» в далеком 1999-м, только в 2010-х формат «найденных пленок» (равно как и близкая ему псевдодокументалистика) стал одним из самых популярных в хорроре. Способствовали этому два фактора: сначала — выход в 2009-м первой части «Паранормального явления», ключевой франшизы в этом поджанре фильмов ужасов, задавшей образец для последующих авторов; а затем — крайне низкие затраты на съемки, что (при надлежащем таланте) можно использовать для придания дополнительной аутентичности происходящему на экране. После успеха фильма Орена Пели в 2010-е кинотеатры буквально заполонили разнообразные хорроры, выполненные в технике «найденных пленок», от бесконечных сиквелов того же «Паранормального явления» до антологий вроде «З/Л/О» (2012) и десктоп-хорроров «Убрать из друзей» (2014) и «Открытые окна» (2016). Только к концу десятилетия этот поток, кажется, начинает иссякать, хотя это впечатление может оказаться обманчивым.
Политизация хоррора
Фильмы ужасов, подобно фантастике, всегда чутко реагировали на изменения в общественном сознании, и отражали — или предвосхищали — массовые страхи. В 2010-х эта их функция стала особенно важной и заметной, во многом в связи с приходом к власти в США Дональда Трампа, и ясно обозначившимся в американском обществе расколом. Наиболее известным политическим хоррором последних лет можно считать франшизу «Судная ночь» (2013-2018), которая содержит вполне отчетливый социальный комментарий относительно происходящих в США дебатов вокруг проблем преступности и неравенства. Но помимо Джеймса ДеМонако в жанре есть и другие, не менее знаковые авторы, работающие с актуальной политической повесткой — такие как Джордан Пил, снискавший славу после выхода дебютного же фильма «Прочь» (2017), и закрепивший популярность с релизом в 2019-м многослойной хоррор-сказкой «Мы», не только ставшей кассовым хитом, но собравшей лестные отзывы большинства критиков.
Расцвет хоррор-сериалов
В 1990-е главными хоррор-сериалами на ТВ были «Секретные материалы» и «Байки из склепа», а вот в 2000-е сколь-нибудь выдающихся представителей жанра на телеэкранах, за редчайшими исключениями вроде «Мастеров ужаса», не наблюдалось: все внимание приковал к себе «Остаться в живых», который намного ближе к фантастике, чем к хоррору. Но в 2011-м вышел первый сезон «Американской истории ужасов» — и все переменилось. Райан Мэрфи вместе с Брэдом Фэлчаком смогли создать — теперь это очевидно — самый успешный хоррор-сериал уходящего десятилетия, и именно их проект стал прорывным для телевизонного хоррора, значительно снизив скепсис насчет жанра у максимально широкой аудитории. Да, в 2010-м вышел первый сезон «Ходячих мертвецов», второго самого долгоиграющего хоррор-сериала последних лет, но этот проект стоит рассматривать в более узком контексте: он продемонстрировал возможность органичного соединения зомби-хоррора и драмы, в то время как «Американская история ужасов» с годами превратилась в настоящую энциклопедию жанра, собрав и обыграв миллионы клише и штампов, возвышая их до инструментов, с помощью которых возможна рефлексия над самыми разными формами страха.
Слоубернеры
Расцвет новых жанровых франшиз в 2010-е, систематически эксплуатирующих классические приемы вроде джампскейров и заполненных CGI-монстрами, к середине декады нашел себе противовес в виде феномена так называемых «слоубернеров» — медленных, построенных на тщательно нагнетаемом саспенсе, фильмов, где в центре внимания находятся персонажи и их взаимоотношения, а не блуждания по домам с привидениями или разборки молодежи с очередным маньяком-убийцей в маске. Флагманом слоубернеров можно считать студию А24, выпустившую такие знаковые хорроры 2010-х как «Реинкарнация», «Убийство священного оленя» и «Оно приходит ночью». Но и помимо них по разряду слоубернеров проходит немало достойных фильмов, вроде «Приглашения», «Суспирии», «Мэнди» или «Солнцестояния», которые стали не только фестивальными хитами в Сандэнсе, Торонто или Ситжесе, но и встретили широкое одобрение среди критиков, заговоривших об особом виде «умного хоррора».
Возвращение Стивена Кинга
Этот тренд — хоть и в значительной степени условный (Стивен Кинг никуда не исчезал из жанра в 2000-е) — все же очевидно присутствует в 2010-х, так что игнорировать его никак нельзя. Прошедшее десятилетие ознаменовалось резким всплеском интереса к творчеству «короля ужасов», и речь идет не только о ремейках классики вроде «Телекинеза» (2013) или «Кладбища домашних животных» (2019), но о масштабном возрождении Стивена Кинга как важнейшего поставщика жанровых сюжетов для хоррор-кинематографа и — что сейчас особенно важно — телевидения. Центральным событием этого возрождения можно признать выход «Оно» (2017). Фильм стал самым кассовым хоррором в истории и многими считается одной из лучших экранизаций Кинга вообще. Но, помимо фильмов Энди Мускетти, стоит отметить и тот факт, что именно в 2010-е по работам Кинга начали массово снимать сериалы: здесь и «Под куполом», и «Мистер Мерседес», и готовящийся к выходу «Чужак», а также вдохновленные кинговскими произведениями «Калейдоскоп ужасов» и «Касл-Рок». Наконец, продолжали выходить новые экранизации классика — вроде нетфликсовских «Игры Джеральда» (2018) и «1922» (2017), как и студийных провалов «Доктор Сон» (2019) и «Темной Башни» (2017).
Формула Джеймса Вана
Австралиец Джеймс Ван — режиссер, прославившийся еще в 2000-е за счет, прежде всего, своей «Пилы», запустившей самую известную хоррор-франшизу нулевых. Но в 2010-х он превзошел сам себя, заложив основы для еще двух чрезвычайно коммерчески успешных франшиз. Первой из них стал «Астрал» (2011-2018), на данный момент насчитывающий три сиквела и в очередной раз продемонстрировавший, как можно снять хоррор-хит при минимальном бюджете. А вот вторая франшиза, начавшаяся с «Заклятия» (2013) стала, как представляется, вершиной влияния Вана на жанр, по крайней мере — в настоящее время: за шесть лет в рамках «Вселенной Заклятия» сняли уже под десяток фильмов, включая сиквелы и спин-оффы. Причем, в отличие от «Астрала», съемочный процесс пока что не думает прерываться: на 2020-й запланировал выход очередной части «Заклятия», а сам Ван, пожиная плоды успеха в качестве мейнстримного режиссера (снявшего «Аквамена» и седьмой «Форсаж»), готовит к выходу новую жанровую работу. Можно без преувеличения сказать, что типичный хоррор 2010-х — это фильм, созданный в значительной степени по лекалам, впервые предложенным Ваном; другое дело, насколько последующим авторам хватало такта, чтобы корректно воспроизводить его схемы.
Восхождение хоррор-фабрики Blumhouse
Если и есть в 2010-х одна киностудия, которую можно назвать трендсеттером, то это — Blumhouse Productions. Детище продюсера Джейсона Блума стоит буквально за каждым вторым значимым релизом в хорроре уходящего десятилетия, от «Астрала» и «Синистера» через «Судную ночь» — и до «Прочь» с «Хэллоуином». Изначальный подход Блума был предельно прост: максимальная творческая свобода для перспективных режиссеров, при минимальном бюджете. Такая стратегия начала давать плоды с прорывом «Паранормального явления» (производственный бюджет около 15 тысяч долларов при сборах под 200 миллионов), послужившим стартовой площадкой для последующих успехов вроде «Астрала» (1,5 миллиона бюджета при сборах в 193 миллиона долларов) и «Уиджи: Доска Дьявола» (около 10 миллионов и свыше 100 миллионов долларов соответственно). Именно под эгидой Blumhouse были созданы почти все хорроры, определившие облик жанра в 2010-е, нравится это кому-то или нет — и компания мистера Блума не собирается останавливаться на достигнутом.
«Умный хоррор»
В июле 2017-го в The Guardian вышла статья, в которой описывался особый вид фильмов ужасов. Он был обозначен как «пост-хоррор»: поджанр, формально причисляемый к фильмам ужасов, но работающий со зрителем более тонкими методами, и в целом сближающийся скорее с драмой, чем с привычными «пугалками». Хотя сам термин вряд ли можно считать удачным, статья описывает заметный в 2010-х тренд на интеллектуализацию хоррора, связанный и с расцветом слоубернеров, и с политизацией жанра, и с возросшим влиянием на него инди-постановщиков вроде Ари Астера — «Реинкарнация» и «Солнцестояние», 2018-2019 годы соответственно, Роберта Эггерса — «Ведьма» (2015) и «Маяк» (2019) и Дэвида Роберта Митчелла — «Оно» (2014), заигрывающих с жанровыми конвенциями. Вышедшая в 2018-м «Суспирия» Луки Гуаданьино, формально будучи ремейком классического джалло Дарио Ардженто, была воспринята как развернутое высказывание о европейской истории, памяти и забвении, а также феминности и сексуальности. «Оно приходит ночью» (2017) Трея Эдварда Шульца, о котором как раз шла речь в упомянутой выше газетной статье, хотя и выполнена в постапокалиптическом сеттинге, работает в большей степени как драма о человеческой изоляции и паранойе, чем как традиционный хоррор о неизвестном вирусе, убивающем горстку выживших. Хотя интеллектуальный, затрагивающий глубинные вопросы человеческого бытия хоррор был всегда (все будто забыли существование «Изгоняющего дьявола»), уходящее десятилетие отмечено резким ростом числа подобных фильмов, и вообще пересмотром отношения к хоррору как к «низкому жанру», недостойному серьезного анализа.
Мета-хоррор
Любой жанр, достигнув определенной точки в развитии, обретает способность к саморефлексии. Хоррор здесь не исключение. Нельзя сказать, что ироническая дистанция по отношению к собственным приемам возникла лишь у тех фильмов ужасов, которые вышли в 2010-е. Тот же «Крик» (1996) продемонстрировал как можно снять хоррор, пародирующий хоррор, но не превращающийся в пародию. А еще раньше были седьмая часть «Кошмара на улице Вязов» (1994) и «Возвращение в школу ужасов» (1987), в разных контекстах обыгрывающие жанровые тропы. И все же 2010-е отмечены всемерным проникновением иронического, даже ностальгического, в страшное, причем в совершенно различных видах фильмов ужасов. Образцовым мета-хоррором можно считать «Хижину в лесу» (2011) Дрю Годдарда — уникальный по масштабности и последовательности эксперимент, призванный закрыть жанр в том виде, в каком он знаком подавляющему большинству фанатов. Но и кроме него в 2010-х регулярно возникают постмодернистские хорроры разной степени талантливости, от «Наказания» (2011) до «Последних девушек» (2015), хотя наивысшей точки своего развития мета-хоррор достиг все же на телевидении — все в той же «Американской истории ужасов», а также, в несколько иной форме, в «Очень странных делах» и «Королевах крика».
Метки:
Похожие материалы
Комментарии
Нет комментариев